Ознакомительная версия.
– Рая не обещаю, императорских палат – тоже, но как с другими, так и с ним. Мой племяш на равных со всеми учился, теперь в Океании, жив здоров, сам вот-вот свою школу заведет…
– Тогда – в добрый час. Итак, если мы договорились…
– Да.
– Ты разрешишь – мы попрощаемся?
– Да. – Старшина кивнул и сел на ближайшую каменную скамью, в знак того, что он сам проводит новобранца на место его новой жизни, а пока – не мешает прощаться. Был он брит, по гладиаторскому обычаю, без усов и бороды, непокрытая голова коротка стрижена. Да, в пределах своих владений, внутри ограды, он мог себе позволить не носить головной убор. Годы подсушили старого гладиатора, однако сил он сберег в достатке, достаточно посмотреть на его плечи, встретиться с ним взглядом. Лин в глубине души чувствовал, что это неплохой человек, но…
– Ну… как говорится… Ничего в трактире не забыл? Все с собой?
– Да. Зиэль, слушай…
– Слушаю.
Лин поднял глаза на Зиэля и решительно выдержал его черный взор.
– Я не хочу здесь оставаться и учиться.
Зиэль словно бы решил сыграть с Лином в гляделки: глаз он не отвел, ни на что не перевел, даже не моргнул.
– Вот как?
– Да. Здесь зверей мучают. И вообще…
– И вообще – что?..
Лин не выдержал состязания взглядами, прикрыл веки и заплакал, без рыданий и всхлипываний, одними глазами. Слезы с двух сторон сбегали на острый мальчишеский подбородок, а оттуда сыпались беспорядочными каплями, на рубашку, на вздыбленные Гвоздиковы чешуйки и вниз, на утрамбованную землю внутреннего двора казармы.
– Не хочу здесь.
Зиэль молча и пристально вглядывался в плачущего Лина, ничего не понять было по его неподвижному темному лицу. Затем он повернулся и подошел к сидящему в ожидании старшине гладиаторского цеха.
– Отменяется, брат. Извини.
Старшина легко поднялся, словно бы ждал именно этого сообщения, и, ни слова не говоря, повернулся спиной к Зиэлю. Миг, другой – и нет его, скрылся за дверью, в темноте коридора. Еще через несколько мгновений из казармы выскочили четверо слуг, все рабы, ни одного свободного. Из оружия при них – только дубинки. От старшего торопливый поклон в сторону Зиэля:
– Господин Рохо просит вас очистить помещение и сделать это незамедлительно…
Зиэль даже не шелохнулся в ответ, только по рукоятке секиры от ногтей щелчки посыпались.
– Просит с уважением.
– А, другое дело. Гм… Передайте ему… Он прав – а я нет. Пойдем, Лин. – Зиэль выгреб из кармана горсть серебра и меди, швырнул ее в пыль. У слуг загорелись глаза, но – выучка! – покуда воин и мальчик не вышли за ворота, отделяющие двор казармы от вольной улицы, никто из них даже не нагнулся за деньгами… Что там было дальше, кто и как делил, сколько кому досталось – Лин и не узнал никогда: ворота закрылись.
– Хорошо сходили… Может, ты и воином быть раздумал? У?
– Не знаю.
– А кто знает? Ты, вот что… прежде чем мы на Сивку взгромоздимся… задери подол рубашки да вытри грязь с лица! Зареван как девчонка, смотреть противно.
Лин поспешно выполнил приказание. Ему и стыдно было за свою слабость, но одновременно и несказанно полегчало на душе: оказывается, не хотел он быть гладиатором, это точно.
– То-то Суня обрадуется, своего женишка нежданно-негаданно увидав… Слушай, Лин… Давно собирался спросить… Как тебе это удалось? Ну… С той рожей, в первый день… Когда фокусники?..
Несмотря на невнятный вопрос, Лин мгновенно понял, о чем его Зиэль спрашивает. Понял и удивился. Да, это было в первый день их приезда, когда они спускались от ратуши вниз, в поисках трактира.
Уличные потешники прямо на улице, среди бела дня, устроили представление, а нечастые прохожие, не все, но самые сердобольные и щедрые, бросали в их сторону монетки, не заботясь о том, что деньги могут закатиться невесть куда и потеряться где-нибудь в канаве. И, насколько Лин мог видеть, ни одной денежке спрятаться от выступающих не удалось. Один из них, маг в остроконечном колпаке, заиграл на дудочке, но из раструба ее, вместе со звуками выдулся зыбкий фиолетовый пузырь, который рос, рос и постепенно превратился в огромную полупрозрачную рожу…
»Сейчас рожа подмигнет», – почему-то понял Лин, и точно: пучеглазая рожа поглядела точнехонько на него и приспустила на несколько мгновений левое веко. Зиэль отставил в сторону руку и пошевелил пальцами, словно бы посолил дорожную брусчатку… Дудочка взвизгнула и умолкла, пузырь лопнул, а все пятеро потешников бросились чуть ли не под ноги Сивке, собирать медь и мелкое серебро…
– Я разве? Ты им деньги бросил, вот он и перестал играть, я ни при чем.
– Гм… Слушай ухом, а не задницей, я еще не договорил. Голова мигнула, и мигнуть ее заставил ты. Как тебе это удалось, она же фантом?
– Что – она?..
– Призрак, пых, морок, нежить… Ты заставил мигнуть неживой морок. Как это у тебя получилось?
Лин был поражен, ему и в голову не приходило, что…
– Я… не знаю… Я не знал… Я подумал: вот она подмигнет сейчас, она и подмигнула… Я не знал, что это я ее заставил…
– Хм… И не врешь ведь. У-гу-у… Так… так… Ну… тогда прямой путь тебе в послушники какой-нибудь монашеской общины… Будешь служить богам, будешь бороться со злом, жаркими молитвами и тайными заклятьями… К Умане мы обращаться не станем, – я ее не люблю, а она тебя… Вообще говоря, я никого из них не люблю, но Уману особенно. Ее и эту… Верховную… Но зато у нее храм здоровенный, туда самые частые и обильные пожертвования попадают, всегда сыт будешь… Решено: поедем к храму Земли. Или ты опять против?
Лина аж в пот бросило от стыда за свою трусость и недавние слезы, и он молча покрутил головой.
Зиэлю было этого не видно, все же он и так догадался, что за спиной не возражают…
Однако, из храма Земли их выперли еще быстрее, чем из гладиаторской школы, стоило только служителям божества узреть охи-охи на руках у будущего послушника.
– С животными не берем. А если человек от него откажется, только чтобы в храм поступить, то нам такое вероломное сокровище тем более не надобно! Поклон вам – и в добрый путь!
Один из старших жрецов, согласившийся выйти к просителям, сопроводил свои слова энергичным поклоном и указал рукой на дорогу.
Зиэль перегнулся с седла, ухватил за горло тощего старца и выпрямился, вознеся того на уровень глаз. Жрец висел в воздухе, удерживаемый на весу одною рукой могучего воина, и даже не делал попыток вырваться, хотя давалось ему это с большим трудом: руки и ноги его мелко дрожали. Жрец задыхался, но взгляда от Зиэля не отводил, страха не выказывал.
– Говоришь ты дельно и вполне учтиво, поп, но слишком дерзким тоном. Смирению монашескому тебе – еще учиться и учиться.
Ознакомительная версия.
